Неточные совпадения
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница! Дела мои
принудили меня жить несколько лет в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь в Москве, прожив несколько лет в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние свое
сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не
принуждала; что хочу, бывало, то и
делаю.
Не было суровости, вчерашней досады, она шутила и даже смеялась, отвечала на вопросы обстоятельно, на которые бы прежде не отвечала ничего. Видно было, что она решилась
принудить себя
делать, что
делают другие, чего прежде не
делала. Свободы, непринужденности, позволяющей все высказать, что на уме, уже не было. Куда все вдруг делось?
— Не
принуждайте себя: de grace, faites ce qu’il vous plaira. [о, пожалуйста, поступайте, как вам будет угодно (фр.).] Теперь я знаю ваш образ мыслей, я уверена (она
сделала ударение на этих словах), что вы хотите… и только свет… и злые языки…
Около фанзочки мы застали одинокого старика китайца. Когда мы вышли из кустов, первым движением его было бежать. Но видимо, самолюбие, преклонный возраст и обычай гостеприимства
принудили его остаться. Старик растерялся и не знал, что
делать.
— Вера, — начал Павел Константиныч, — Михаил Иваныч
делает нам честь, просит твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители, что
принуждать тебя не будем, но что с одной стороны рады. Ты как добрая послушная дочь, какою мы тебя всегда видели, положишься на нашу опытность, что мы не смели от бога молить такого жениха. Согласна, Вера?
С давнего времени это был первый случай, когда Лопухов не знал, что ему
делать.
Нудить жалко, испортишь все веселое свиданье неловким концом. Он осторожно встал, пошел по комнате, не попадется ли книга. Книга попалась — «Chronique de L'Oeil de Boeuf» — вещь, перед которою «Фоблаз» вял; он уселся на диван в другом конце комнаты, стал читать и через четверть часа сам заснул от скуки.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную,
делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать,
принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
Она скажет: «скорее умру, чем — не то что потребую, не то что попрошу, — а скорее, чем допущу, чтобы этот человек
сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно; умру скорее, чем допущу, чтобы он для меня стал к чему-нибудь
принуждать себя, в чем-нибудь стеснять себя».
Некая невидимая сила
нудила меня идти пред нее, хотя все меня окружавшие мне в том препятствовали,
делая даже мне насилие.
Нужно было
сделать дневку, но отсутствие продовольствия
принуждало, хоть и через силу, двигаться вперед.
— А вы
принудьте себя. Не всё склонность, надо и другим удовольствие
сделать. Вот папенька: ему только слово сказали — он и готов, а вы… фи, какой вы недобрый! Может быть, вы любите, чтобы вас упрашивали?
— Да чего больше сказывать-то! жила я, сударь, в этой обители еще года с два, ну, конечно, и поприобыкла малость, да и вижу, что супротивничеством ничего не возьмешь, — покорилась тоже. Стали меня «стричься»
нудить — ну, и остриглась, из Варвары Варсонофией сделалась: не что станешь
делать. В последнее время даже милостыню сбирать доверили, только не в Москву пустили, а к сибирским сторонам…
— Я никогда не вмешиваюсь в чужие дела, но ты сам просил что-нибудь для тебя
сделать; я стараюсь навести тебя на настоящую дорогу и облегчить первый шаг, а ты упрямишься; ну, как хочешь; я говорю только свое мнение, а
принуждать не стану, я тебе не нянька.
— Если б мне осталось утешение, — продолжал он, — что я потерял ее по обстоятельствам, если б неволя
принудила ее… пусть бы даже умерла — и тогда легче было бы перенести… а то нет, нет… другой! это ужасно, невыносимо! И нет средств вырвать ее у похитителя: вы обезоружили меня… что мне
делать? научите же! Мне душно, больно… тоска, мука! я умру… застрелюсь…
— Ты хорошо
делала, что
принуждала его бумагу марать! разве у него есть талант?
— Ейный-то господин, — продолжала колобродить Евпраксеюшка, — никаких неприятностев ей не
делает, ни работой не
принуждает, а между прочим, завсе в шелковых платьях водит!
— Ваше письмо! — взвизгнул Фома, мгновенно воспламеняясь, как будто именно ждал этой минуты для взрыва. — Ваше письмо! Вот оно, ваше письмо! вот оно! Я рву это письмо, я плюю на это письмо! я топчу ногами своими ваше письмо и исполняю тем священнейший долг человечества! Вот что я
делаю, если вы силой
принуждаете меня к объяснениям! Видите! видите! видите!..
— Ну так что ж
делать? Я
принуждать не могу; поищите другую: не у себя, так у чужих; я выкуплю, только бы шла по своей охоте, а насильно выдать замуж нельзя. И закона такого нет, да и грех это большой.
Они, пожалуй, и
делают что-то такое, когда
принуждает внешняя необходимость, так как Обломов ездил в гости, куда тащил его Штольц, покупал ноты и книги для Ольги, читал то, что она заставляла его читать.
Чтобы избавиться от предстоящего брака, несколько несбыточных планов составлялось в голове ее; так, например, броситься перед отцом на колени и просить его не губить ее; объясниться с самим Павлом: сказать ему, что она не может быть его женою, потому что любит другого, и просить его как благородного человека не
принуждать ее
делать жертву, которая, может быть, сведет ее во гроб.
Белинской. Нет! Если я твердо намерен
сделать что-нибудь, то редко мне не удается. Поверь: человек, который непременно хочет чего-нибудь,
принуждает судьбу сдаться: судьба — женщина!
— Павел Андреич, — сказала она, сложив на груди руки, и ее лицо приняло страдальческое, умоляющее выражение, с каким испуганные, плачущие дети просят, чтобы их не наказывали. — Я отлично знаю, вы мне откажете, но я всё-таки прошу.
Принудьте себя,
сделайте хоть раз в жизни доброе дело. Я прошу вас, уезжайте отсюда! Это единственное, что вы можете
сделать для голодающих. Уезжайте, и я прощу вам всё, всё!
С его помощью все можно было
сделать: магически помочь работе,
принудить бога явиться, приблизиться и выслушать, можно было исправить будущее по своей воле, освободить свою душу от какой-нибудь ненормальности, и не только собственную душу, но и душу злейшего из демонов; — без стиха человек был ничто, со стихом он становился богом.
«Есть люди, которые должны трудиться для того, чтобы я мог жить в довольстве и спокойствии; если они этого не
делают, я должен
принудить их, — а самая лучшая принудительная мера — собственноручная расправа с личностью или же телесное наказание более солидного характера, иногда даже с «кошечками», как у Михаила Максимыча».
Девушка чутко вздрогнула, затаила светлую, всю душу выдающую улыбку и
принудила себя наклониться к работе, стараясь
сделать вид, будто она вся поглощена этим занятием.
И хоть бы неволя
нудила, ну,
делать нечего, — так ведь нет: сами захотели…
— Жестокий человек! за что ты мучишь это бедное животное! для чего ты
принуждаешь собаку
делать то, что несвойственно ее природе.
— Отец, этого ты не можешь и не должен мне приказывать! — горячо возразил он. — Она мне мать, которую я наконец нашел и которая одна в целом свете любит меня. Я не позволю отнять ее у меня так, как ее отняли у меня раньше. Я не позволю
принудить себя ненавидеть ее только потому, что ты ее ненавидишь! Грози, наказывай,
делай что хочешь, но на этот раз я не буду повиноваться, я не хочу повиноваться.
Крайность моя
принудила беспокоить вас моею просьбою; тридцать лет я ничем вас не беспокоила, воспитывая нашего сына в страхе Божием, внушала ему почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства, которыми он обязан родителям, надеясь, что Бог столь милосерд, преклонить ваше к добру расположенное сердце к вашему рождению; видя детей, да и детей ваших, вспомните и несчастную их мать, в каком она недостатке, получая в разные годы и разную малую пенсию, воспитывала сына, вошла в долги до 22 000 рублей, о которых прошу
сделать милость заплатить.
— Что
делать, — покраснел до корней волос Архаров, — должен и в том признаться, государь! Виноват… Обстоятельства мои к тому
принудили. Однако, я в угодность вашему величеству, сегодня же его удовольствую и деньги заплачу…
Еще и в наше время
принудьте мещанина, крестьянина
сделать у себя на зиму двойные рамы: он хоть и
сделает их, но все-таки оставит одно окно свободным, которое может отодвигать и задвигать, когда ему вздумается.
Переход этот показался резким только одной Марье Валерьяновне, так как, на самом деле, охлаждение к ней мужа шло постепенно, и он сначала
принуждал себя ласкать ее, старался забыться под ее ласками, но это принуждение себя
сделало то, что он стал к ней чувствовать физическое отвращение и головой бросился в омут разврата и кутежей, чтобы найти то забвение, которое он почти в течение целого года находил в страсти к своей молодой жене.
— Как оштрафовать? Он говорит: оштрафуете, а я больным на неделю скажусь. Вот тут и
делай, что хочешь. Оштрафовать нельзя — он необходимый артист, без него сбора не бывает. Вот теперь жду ответа от Щепетович. Не знаю, возьмет ли роль? Если она не возьмет, то не знаю, что и
делать. Некому дать. Хоть пьесу не давай. А что с ней станешь
делать? — она по контракту обязана играть только три раза в неделю, в четвертый раз не захочет, ну и баста!
Принудить не могу. Ведь не могу, Marie?
На этой улице, в доме жида-подрядчика Моисея Соломоновича Шмуль, разбогатевшего исключительно на поставке для армии подошв, — тех исторических подошв, которые никак не могли долго удержаться на сапогах русского солдата и
принудили нашу победоносную армию
сделать русско-турецкую компанию почти босиком, — помещался театр кружка под управлением Анны Аркадьевны Львенко.
Нефорис решилась сама отправиться к Зенону и во что бы то ни стало
принудить художника
сделать для нее самую красивую золотую диадему с самыми тонкими и изящными цепочками, скованными легко и усаженными перлами одной величины и одного цвета.
— Помилуй, — говорит, — владыко: к чему тебе меня
нудить? Да запретит тебе Христос это
сделать! И ничего из этого не последует, ничего, ничего и ничего!